Как все уже, наверное, знают про недавно зашедший спор по поводу Багоаса и его упоминании Курцием в нелестном свете ,...

пятница, 02 февраля 2007

08:13

все записи пользователя в сообществе Bagoas in love

Сегодня мне завидует вся Задракарта, но не потому, что я царь

Как все уже, наверное, знают про недавно зашедший спор по поводу Багоаса и его упоминании Курцием в нелестном свете , я нашла ещё пару фактов против таких изречений. Как оказалось, далеко ходить не надо… Нужно всего лишь открыть последние страницы «Персидского мальчика». Там уже слова принадлежат не только Мэри Рено, но и тем учёным, на основании исторических справок которых и писался весь роман.

«Первое упоминание о Багоасе принадлежит Курцию:

«Оговорив свою безопасность при встрече, Набарзан явился к нему [к Александру], принеся великие дары. Среди подарков его был и Багоас, евнух замечательной красоты и в самом расцвете мальчишества, прежде любимый Дарием и впоследствии снискавший любовь Александра [всё-таки любовь, это даже Курций признаёт. Прим. Bagoas-in-love]. Мальчик молил пощадить Набарзана, и царь с неохотой уступил его просьбе.»

В наши дни широко распространено заблуждение, что все евнухи обязательно становятся слабохарактерными и тучными. Чтобы исправить подобную ошибку, не надо обращаться далее чек к истории XVIII века и знаменитым оперным castrati, чья романтическая внешность делала их столь популярными среди тогдашних модниц. Портрет знаменитейшего из них, Фаринелли, являет нам образ молодого человека с приятными чувственными чертами лица и фигурой, которой многие сегодняшние теноры могут только позавидовать. Его биограф, доктор Берни, описывая Фаринелли годы спустя, заявляет: «Он высок и худощав, но выглядит замечательно хорошо для своих лет и к тому же полон жизни».

Второе упоминание о Багоасе отстоит от первого где-то на расстоянии в шесть лет, когда анекдот о поцелуе в театре пересказывается и Плутархом, и Афинеем. Место действия – Кармания - весьма примечательно, поскольку там Александра окружали лишь те его воины, что сражались рядом с ним в Индии и пережили переход по пустыне. После всех превратностей пути Багоас не только остаётся рядом с Александром, но и, очевидно, пользуется благосклонностью и самого царя, и подверженного ксенофобии македонского войска, что само по себе не может не удивлять. Александр всегда ценил личную привязанность к себе и платил тем же – это наиболее правдоподобное обоснование столько долгой связи.

Последнее появление Багоаса непоправимо искажено Курцием; всякий может толковать его по-своему. К счастью для репутации Багоаса, мы имеем значительное свидетельство архитектора Аристобула, восстановившего для Александра мемориал Кира. Македонский царь побывал там, впервые оказавшись в Персеполе, и собственными глазами видел погребальные дары на могиле, после чего приказал Аристобулу провести опись сокровищ (она сохранилась вместе с рассказами об опустошении гробницы, в пересказе Арриана). По Курцию, Александр посещает могилу Кира по возвращении из Индии – и находит её пустой, ибо Кир якобы был похоронен лишь с самым простым оружием; замечание, подтверждающее римскую сентиментальность, но способное немало изумить любого археолога. Багоас, затаивший зуб на Орксинса за то, что тот не послал ему взятку, придумывает несуществующую драгоценность – и обвиняет сатрапа в краже. Ни одно из преступлений, за которые Орксинс был приговорён у смерти, не упоминается, и, соответственно, он оказывается невинной жертвой. Однако, если из этой истории изъять все маловероятные детали, остаётся не так уж много. Я предположила, что Багоас всё же как-то задействован в происшедшем, имея некую обиду на сатрапа, к которой Александр проявил сочувствие. Ввиду кровавого послужного списка Орксинса я предполагаю здесь наиболее вероятную в условиях античного мира версию – кровную вражду.

Путаный сенсуализм типичен для Курция – невыносимо глупого человека, имевшего доступ к утраченным ныне бесценным источникам, которые он перетолковал по-своему ради подтверждения своей исключительно литературной и утомительно скучной концепции поведения богини Фортуны и ради множества цветастых упражнений в римской риторике (особенно выразительна сцена, в которой Александр в изысканных выражениях просит друзей удалить стрелу, застрявшую в его лёгком).

(Мэри Рено. «Персидский мальчик». Издательство «Амфора». Стр. 732-735)

Там ещё много чего интересного есть и про Курция, и про Багоаса, и про Александра, но самое важное я тут написала… И считаю, что доброе имя Багоаса осталось незапятнанным.